Глава 4
читать дальшеЗлая колдунья твердо решила, что Фраголетта должна умереть. Но Шарль успел ее полюбить и выручал ее из самых безвыходных ситуаций. Наконец, ведьма потеряла терпение и собралась просто-напросто сварить Фраголетту и съесть. Узнав об этом, Шарль заплакал – не потому, что боялся за Фраголетту, а потому что понял, что больше не сможет видеть ее каждый день, потому что им придется расстаться навсегда. Подождав, пока его мать уйдет собирать хворост, он украл ее метлу, посадил на нее Фраголетту и полетел туда, где находилась родная деревня девушки.
***
В течение следующих трех дней Гарри вел себя настолько странно, что Гермиона то и дело прикладывала руку к его лбу, пытаясь выяснить, нет ли у него температуры. При этом Гермиона становилась очень похожей на миссис Уизли, и даже качала головой совершенно, как она. Рон же был твердо уверен, что его лучший друг переутомился и пытался вновь пробудить в нем интерес к жизни при помощи шоколадных лягушек и подробного анализа турнирной таблицы чемпионата мира по квиддичу. Однако ни то, ни другое не помогало, Гарри все так же сидел, устремив взгляд куда-то вдаль, и на все попытки Рона его расшевелить отвечал совершенно невпопад. «Может, он медитирует так?» - думала Гермиона. Рон, в свою очередь, решил, что стоит поподробнее расспросить Луну о мозгошмыгах – все симптомы у Гарри явно присутствовали.
Однако рассеянность будущего спасителя магической Британии объяснялась вовсе не атаками мозгошмыгов. Гарри был слишком занят тем, что высматривал некий белобрысый затылок, обладатель которого наполнял его совершенно сверхъестественным ужасом.
«Мало мне Волдеморта, теперь еще и Малфоя инопланетяне подменили», - думал Гарри. – «Или все-таки Волдеморт? Нет, точно инопланетяне – вон, совершенно не по-малфоевски себя ведет».
Малфой действительно вел себя не по-малфоевски – впрочем, только в том, что касалось самого Гарри. Столкнувшись с ним в коридоре, он больше не бросал обидные реплики и не нарывался на драку, а просто проходил мимо с безмятежным выражением лица, обращая на Гарри столько же внимания, как на жабу Невилла. Или еще меньше.
Староста Слизерина по-прежнему выглядел так, как будто ему не мешало бы выспаться, но кроме Гарри, данное обстоятельство никого не удивляло, потому что его факультет ни с того, ни с сего стал устраивать одну вечеринку за другой. Остальные факультеты не вполне понимали, то ли слизеринцы все еще продолжали праздновать Рождество (версия Гриффиндора, ибо у них самих рождественские вечеринки продолжались недели три), то ли уже начали встречать Новый Год по китайскому календарю (версия представителей Когтеврана), хафлпаффцы же были уверены, что Слизерин немного раньше времени начал отмечать День влюбленных, и сочли это прекрасной идеей.
Постепенно эти «пагубные и крайне легкомысленные», по выражению профессора Снейпа, настроения захватили всю школу. В воздухе пахло весной, несмотря на то, что за окнами лежали сугробы, повсюду царило всеобщее ликование, и только Гарри не находил покоя, продолжая наблюдать за тем, как поначалу серые тени под глазами Малфоя приобретали изысканный фиолетовый оттенок.
«Не иначе, в оргиях участвует», - с ужасом думал Гарри. О том, как именно развлекаются в своих подвалах слизеринцы, остальные факультеты имели довольно смутные представления, но на всякий случай предполагали все самое плохое.
Между тем 14 февраля становилось все ближе, Мальчик-который-выжил становился все рассеяннее, а атмосфера в школе – все легкомысленнее. Даже Снейп, к ужасу Гарри, иногда становился похожим на человека, строчил длиннющие письма и позволял себе мечтательно пялиться в окно, пока Гарри работал над картотекой или драил очередной котел. С тех пор, как отважный гриффиндорец уронил котел на ногу хорьку, тот больше не появлялся в кабинете у Снейпа, когда там был Гарри, и Снейп лично приглядывал за ним во время отработок.
Наконец, мучения Гарри подошли к концу – Снейп сказал ему, что месяц, слава Мерлину, прошел, и завтра он может не приходить. Еще неизвестно, кто из них двоих радовался этому факту больше.
Гермиона и Рон очень обрадовались тому, что их друг снова с ними, и Гарри все-таки решил поделиться с ними своими подозрениями насчет Малфоя и инопланетян, правда, слегка опасаясь того, что они сочтут его сумасшедшим. Однако, когда он рассказал друзьям о своей последней беседе с Малфоем и его странном поведении, о том, как тот предложил Гарри поцеловать его («Малфой! Мне! Бред! Бред!») и о том, какие слова употреблял этот так называемый «отпрыск благородного семейства» в ходе инцидента с котлом, друзья особо не удивились. Рон почесал затылок и глубокомысленно сказал: «Ну, Гарри, это все-таки Малфой. Кто его знает, какие у него… кгхм... мозгошмыги…», а когда Гарри предложил еще раз воспользоваться Оборотным зельем, чтобы проследить за Малфоем, как на втором курсе, Рон согласился, но без особого энтузиазма. Сразу было видно, что он не считает это задачей первостепенной важности.
Гермиона, против обыкновения, не возражала против данного плана, правда, сказала, что к его исполнению лучше будет приступить после Дня влюбленных, потому что сейчас в школе просто не останется ни одного укромного места, где можно было бы начать варить зелье. Она была абсолютно права, но Гарри показалось, что Гермиона как-то слишком пристально его разглядывает. «Точь-в-точь Макгонагалл, честное слово», - подумал Гарри. Договорившись продолжить обсуждение плана послезавтра, они разошлись по своим делам – Рон отправился писать валентинки всем мало-мальски симпатичным девочкам старших курсов, Гермиона – читать очередную «очень интересную книжку о трансфигурации», а Гарри – спать.
***
Долго ли, коротко ли они летели, но, в конце концов, Фраголетта увидела далеко внизу знакомую земляничную поляну, а еще дальше – и родную деревню.
Шарль знал, что здесь ему нужно расстаться с Фраголеттой. Он попросил поцеловать его на прощание, но девушка снова повторила:
- Я никогда не поцелую сына колдуна…
Шарль отвернулся, взял метлу и направился обратно в лес. От слез, застилавших ему глаза, он совсем не видел, куда идет. И тут позади него раздался голос Фраголетты:
- … пока он не станет моим мужем!
Шарль повернулся к ней, боясь поверить своим ушам, но Фраголетта улыбалась и протягивала к нему руки. Он бросился к ней и сжал девушку в объятиях.
Шарль перестал колдовать, Фраголетта пообещала ему никогда больше не воровать чужую землянику, и они поженились. У них родилось много добрых, умных и красивых детей, и жили они все долго и счастливо.
***
Наконец, настал день, которого с таким нетерпением ждали почти все ученики и даже некоторые учителя Хогвартса. Девушки мило краснели и хихикали, получив очередную открытку в форме сердечка от какого-нибудь «Таинственного поклонника» или «Печального Рыцаря», молодые люди хвастались друг перед другом количеством полученных валентинок, Дамблдор вздыхал и улыбался, Снейп скрипел зубами – в общем, все как обычно. Гермиона получила целых три валентинки и пыталась понять, от кого они. Гарри она вычислила сразу, хоть тот и пытался изменить почерк – в прошлом году, когда она не получила ни одной, Гарри пытался ее утешить, правда, без особого успеха, и явно в этом году принял меры заранее. Гермиона улыбнулась и повертела в руках вторую. Слегка поразмыслив, она решила, что и второй ее друг решил порадовать и поддержать «бедную старушку Гермиону», но вот от кого была третья – она понять не могла, и только надеялась, что не от Гойла, или, скажем, Невилла.
Рон получил целых четыре – и теперь его радостные вопли не давали спокойно позавтракать никому, кто сидел от него на расстоянии двух-трех десятков метров, и уж точно не Гарри с Гермионой.
Даже Луна получила парочку, и теперь была абсолютно счастлива, складывая из них нечто, отдаленно напоминающее журавликов. Хотя Гермиона не была в этом уверена – с большой долей вероятности это могли оказаться и нарглы.
Гарри, как и следовало ожидать, был просто завален валентинками. К нему поминутно подлетали все новые и новые послания, с крылышками и без, в сердечках и цветочках, почти все они были кошмарного розового или ярко-алого цвета и сильно надушены, и обороты, в которых Гарри предлагалось стать «Валентином» сочинивших их незнакомок, просто потрясали необузданностью фантазии.
Однако Гарри не обращал на них никакого внимания, потому что у него в кармане лежало нечто похуже, чем дурацкие послания, прочитав которые хотелось и плакать, и смеяться, удивляясь глупости некоторых представителей homo sapiens.
У него в кармане лежала валентинка от Драко Малфоя.
***
Утром Гарри обнаружил ее под подушкой, проснувшись от того, что Невилл опять споткнулся о собственный ботинок, пытаясь найти исчезнувший в неизвестном направлении левый носок. Данный ритуал оставался неизбежным на протяжении многих лет, и никто этому уже не удивлялся.
Едва Гарри открыл глаза, из-под подушки выпорхнула маленькая валентинка, в которой красивыми зелеными чернилами было написано следующее:
«Поттер, жду тебя сегодня в 12 ночи в Астрономической Башне. Поговорим – ты знаешь, о чем.
Д.М.
PS Будь со мной понастойчивее, а то я очень стесняюсь.»
Прочитав постскриптум, Гарри сначала не поверил своим глазам, а потом испытал такую гамму эмоций, какую не испытывал вообще никогда за свою богатую событиями жизнь. Сначала он удивился, как аристократ вроде Малфоя мог написать нечто настолько пошлое, потом он решил, что странности в поведении Малфоя объяснялись тем, что тот просто-напросто рехнулся, и обрадовался, что его версия с инопланетянами не подтвердилась – ему вполне хватало волнений и с Волдемортом, который с упорством, достойным лучшего применения, из года в год пытался его убить.
Затем он удивился, что Малфой прислал валентинку кому-то, кто: а) не слизеринец, б) не аристократ, в) Гарри Поттер.
Потом он удивился, что Малфой вообще снизошел до таких глупостей, и запоздало подумал, что на валентинке вполне могло оказаться какое-то заклятие. Однако ничего такого вроде бы не происходило, и Гарри просто не знал, что и думать. И уж тем более он не знал, что имелось в виду под «ты знаешь, о чем». Ничего такого, о чем они могли бы говорить с Малфоем, да еще в 12 ночи, да еще 14 февраля, Гарри себе представить не мог, и вот теперь за завтраком ломал голову, пытаясь понять, что же Малфой имел в виду.
Рон в это время умудрялся не только со страшной скоростью поглощать еду, но и упрашивать Гермиону помочь ему вычислить неизвестных поклонниц, не подписавших свои валентинки. Гермиона, вся перемазанная в зеленых и красных чернилах и страшно сердитая, отнекивалась, упирая на то, что у нее совершенно нет времени на всякие глупости, так как иногда все-таки необходимо делать домашние задания и рисовать зубастую герань, вербену и жгучую антенницу для профессора Стебль.
- Что это Малфой какой довольный? – пробурчал Рон, намазывая на булочку масло. Свои драгоценные валентинки он уже спрятал в карман и занялся завтраком всерьез. – Не иначе, получил особо извращенную валентинку от своего ненаглядного декана!
Гарри взглянул на соседний стол и остолбенел. Малфой смотрел прямо на него и улыбался. Улыбался так, что щеки Гарри ни с того, ни с сего вспыхнули, а сердце рухнуло куда-то вниз, и теперь там, внизу, билось так громко, что наверное, слышали все вокруг.
Гарри не видел ничего, кроме этой улыбки, и не слышал ничего, кроме стука собственного сердца. Мир вокруг него замер, а потом и совсем исчез, и только напротив, за слизеринским столом, Драко Малфой смотрел на него и улыбался.
Вот Пэнси сказала ему что-то, он склонился к ней, отвечая, и все вернулось на свои места. Друзья вокруг Гарри все так же обменивались шуточками, девушки все так же радостно щебетали, Рон все так же намазывал булочку маслом, только Гермиона пристально смотрела на Гарри, как будто о чем-то догадывалась. Но она ничего не сказала, и Гарри был ей отчаянно благодарен.
День прошел как в тумане. Гарри был настолько рассеян, что Рон даже посоветовал другу обратиться к мадам Помфри, но Гарри сказал, что у него болит голова от всей этой суматохи, и что это скоро пройдет. Это вполне походило на правду, если учесть, сколько надушенных валентинок он получил, так что Гермиона и Рон не стали задавать ему лишних вопросов.
Гарри казалось, что уроки тянутся уже вторую неделю без перерыва. Наконец, они закончились, прошел и ужин, во время которого Малфой так ни разу на него и не взглянул, и дальше время потекло уже неприлично медленно, словно издеваясь над Мальчиком-который-не-знал-как-дожить-до-двенадцати.
Но все в жизни когда-нибудь проходит, прошли и эти несколько мучительных для Гарри часов. Очень медленно Гарри вылез из постели, оделся, надел плащ-невидимку и отправился к Астрономической башне. Шел он так медленно, как будто пробирался сквозь буран. В голове у него шумело, каждый шаг давался с трудом, мыслей не было никаких. Абсолютно никаких.
Вот, наконец, и смотровая площадка. Гарри понятия не имел, зачем он сюда пришел, но твердо знал, что будет стоять здесь, пока не появится Малфой. А если тот просто пошутил и вообще не придет – что ж, тогда до тех пор, пока не наступит утро. Он должен был узнать, должен – здесь мысли заканчивались и начиналась приятная звенящая пустота.
Гарри не знал, сколько прошло времени. Он стоял, опираясь на стену башни, и смотрел вниз, в темноту.
- Пришел все-таки, - раздался голос позади него, и Гарри обернулся. В нескольких шагах от него стоял Малфой. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
- Я думал, ты испугаешься, – сказал Малфой. Он подошел так близко, что Гарри опять почувствовал этот ненавистный запах его одеколона, от которого кружилась голова и останавливалось сердце.
- Ты, кажется, хотел о чем-то поговорить? – сказал Гарри.
- Нет, я хотел сделать вот это, - Малфой подошел еще ближе и прижался к его губам своими. Мир вокруг Гарри снова перестал существовать. А потом вернулся, но стал совсем другим. Он стал ярче, темнота – темнее, звезды – ближе, совы радостно заухали, устраиваясь поудобнее на своих насестах, а огни Хогсмида вдали засияли более теплым светом, отражаясь в глазах Малфоя.
Если бы кто-нибудь забрел тогда на смотровую площадку Астрономической башни, он бы очень удивился. Да и немудрено – вот вы часто видите двух заклятых врагов, которые сидят, держась за руки, и смеются над какими-то только им понятными шутками?
- Слушай, Малфой, как ты все-таки умудрился написать такую ужасную пошлость? – сказал Гарри, все еще посмеиваясь над анекдотом про Снейпа, Дамблдора и лимонные дольки, который рассказал ему Малфой. – Совсем не твой стиль.
Левая бровь Малфоя взметнулась куда-то ввысь.
- Ну, этот твой постскриптум – он ужасен! – Малфой как-то напрягся от такой критики, и Гарри решил загладить нелицеприятное высказывание. – Зато… ммм… почерк у тебя очень красивый.
- О чем это ты, Поттер, разреши поинтересоваться?
- Ну… о твоей валентинке?
- О моей валентинке?
Гарри достал из кармана валентинку, которую он прочел, наверное, раз двести – про себя твердо решив, что никогда, никогда не будет критиковать эпистолярные способности Малфоя, если уж он принимает критику так близко к сердцу.
Малфой с любопытством взглянул на нее и засмеялся. А потом засунул руку в карман и достал точно такую же, только написанную красными чернилами и подписанную не "Д.М.", а "Г.П."
- Интересно, кто это так удачно пошутил?
Гарри подумал о зеленых и красных пятнах на руках Гермионы.
- Не знаю, но лично я ему очень благодарен, - сказал он.
***
После дня, полного волнений и переживаний, как радостных, так и не очень, многие в Хогвартсе не спали, несмотря на поздний час.
Гермиона думала о том, какая она все-таки умница, Рон думал о квиддиче и булочках с корицей, Снейп – о подаренной ему Малфоем-старшим бутылке эльфийского, Дамблдор – о шерстяных носках, Драко думал о том, что это – самый счастливый день в его жизни, а Гарри ни о чем не думал. Он спал на плече у Малфоя и улыбался во сне.